ГОЛГОФА

Павел Фёдоров

Россия

 

ГОЛГОФА

Повесть-пророчество

 

       Сквозь пластиковые шторки иллюминатора бил яркий и какой-то нереально сказочный солнечный свет. Закладывало уши, и мелкой дрожью подленького страха трепетала душа. У окна, втиснув своё уже немолодое, полноватое с небольшим брюшком тело, сидел мужчина, своими усталыми, но не по годам дерзкими, глазами, словно рентгеном, пронизывающий бескрайнее пространство. Мужчину звали Борис или Борюнчик, как в детстве окликала его мама. То и дело теребя свои поредевшие седые виски, он нервно посматривал на часы. И, казалось, что это не самолёт, оторвавшись от взлётной полосы, набирал скорость, поднимаясь в бескрайнюю высоту неба, а сама жизнь стремилась как можно быстрее оказаться над белыми глыбами облаков. «Быстрее, быстрее», - мысленно подгонял время Борис, тревожно вглядываясь вдаль. И для беспокойства у него, как впрочем, и многих пассажиров этого, быть может, последнего рейса, связывающего некогда дружественные страны, был явно серьёзный повод. То, что показывали вчера по телевидению, заставило людей, у которых остались родственники в далёкой и до сих пор родной стране, броситься в аэропорт и срочно брать билеты. Перед глазами Бориса до сих пор стояла картина: круглая площадь Победителей со сто сорока метровым обелиском в центре была заполненная шеренгами так называемых «патриотов». Одетые в одинаковую одежду, отдалённо напоминающую форму (чёрные брюки, белые рубашки с галстуком цвета государственного флага), они дружно скандировали здравицы своему главнокомандующему и одновременно премьер - президенту. На многочисленных плакатах чернели одинаковые надписи: «Страна наша - для наших, чужих ворон - из страны вон». Когда камера показывала лица крупным планом, то поражало сходство не только в одежде, но и в лицах, вернее в выражениях глаз. Они были словно стеклянные - равнодушно спокойные и ничего не выражающие. Стражи порядка, получившие указания не вмешиваться, беспристрастно взирали на это мероприятие, тем более что в последнее время главным условием приема в их ряды было членство, или сочувствие партии «патриотов». Мировая история знала не мало примеров подобных «мероприятий», однако люди так и ничему не научились. Невольно вспоминалась одна из знаковых сцен из далёкого библейского прошлого, когда толпа провожала Христа на первую в истории человечества Голгофу. Представляются такие же лица, такие же глаза… И не случайно с вышины обелиска скорбно взирала богиня, распятая на стальном «кресте» светом прожекторов…

       Да, смотреть на это было очень и очень тревожно, тем более что в столице страны, в который уже раз в своем развитии скатившейся в темноту мракобесия, остался жить отец Бориса - Исаак. Воспитанный в прежние времена в духе верности своей Родине, он, давно уже находившийся на заслуженным отдыхе, не захотел переезжать в другую страну, и это не смотря на достаточно малую пенсию. Пенсии хватало только на еду, а за «двушку» в одном из спальных районов столицы, платил Борис, которой раз в три месяца приезжал навестить отца и решать все накопившееся за это время его бытовые и финансовые проблемы. Когда человек подходит к рубежу своих восьмидесяти лет, он уже не заглядывает в будущее и живёт зачастую только своими воспоминаниями. Так было и с Исааком. Пережив всех своих воистину братьев-матросов экипажа катера с шаблонным названием «Бесстрашный», который все почему-то между собой называли «бесшабашный», он вновь и вновь переживал свою короткую военную жизнь, когда совсем ещё юнцом бороздил северные моря в составе флота сопровождения грузов каравана судов союзников. До сих пор в памяти остались страшные налёты вражеской авиации, кровь раненных матросов, разъедаемая солёными водами холодного моря, и мутные глаза убитых, словно с укоризной, глядящих в небеса: «Ну, как же так, жизнь только-только началась, и всё?» Никогда больше в жизни Исаак не испытывал таких острых и разно полярных чувств: от бешенной радости, что остался жить, до беспредельной тоски-утраты боевых товарищей. Теперь в старости ему казалось, что именно тогда и была настоящая жизнь. Несмотря на обычные в мужском коллективе шуточки и подковырки, а то и подзатыльники, юный Исаак ощущал тогда неподдельную заботу старших товарищей. Никто в то время не смеялся, если какой-то боец с окраины некогда большой империи невольно коверкал слова, особенно от волнения в боевой обстановке. Каждый день из тех военный лет был, казалось, как вчера. Всё мирное время потом промчалось, и будто его не было. А теперь Исаак часто болел, еле передвигал своё худое жилистое тело, опираясь на палку с острым наконечником, и жил только воспоминаниями и встречами с сыном - Борисом…

     В это время Борис мчался, насколько позволяла скорость самолёта, чтобы срочно, бросив всё, что было в квартире, вывезти отца из непредсказуемой Родины.

     «Только бы не закрыли границы», - мысленно твердил Борис и на протяжении всего полёта, и в такси по дороге к своему бывшему дому. Отец Бориса, как ни странно, увидев сына, всё сразу понял, покорно сел в кресло, взирая, как сын нервно бросает в чемодан, документы, альбомы с фотографиями, боевые награды бывшего юнги некогда прославленного флота, а также вещи на первое время.

     «Я стар, - думал Исаак, - Сколько ещё осталось, некому не ведомо, но раньше времени умирать не хочется, а не далее, как вчера, двое молодцов в подъезде, усмехаясь, поинтересовались: не помочь ли тебя старый п…н отойти к своим праотцам». Гаденько тогда стало на душе, и такая безнадежность сковало всё тело…

     Однако любого человека до последнего момента никогда не покидает надежда на лучший исход.

     Исход, какое всё-таки двусмысленное слово. И память Бориса, не находившего себе места на заднем сидении такси, еле ползущего в многочисленных пробках, сразу бросила его из нынешнего горячего лета в уже нереально далёкий 20.. год. С чего же начался его исход в неизвестность, в чужую по языку страну, превратившего его, преуспевающего бизнесмена Бориса Минакова, в Боруха Минакера, мелкого рантье, у которого источником его скромных доходов являлась сдача в наём двух маленьких однокомнатных квартир…

 

***

    Февраль того года выдался на редкость снежным и холодным, хотя в остальном ничего не предвещало каких-то неприятностей. Финансовый кризис, конечно, несколько пощипал бюджет фирмы, в которой у Бориса был контрольный пакет акций, но люди в любые времена не могут обойтись без еды, поэтому из тех десяти докризисных продовольственных магазинов -маркетов на плаву всё же осталось семь торговых точек. Жена Бориса - Ольга, которая, несмотря на свой, по тогдашним нормам, пенсионный возраст, работала главным бухгалтером в фирме, получая стабильную заработную плату. Старший и единственный сын - Михаил, владея небольшой риэлтерской конторой, правда, постоянно жаловался отцу на резкое падение продаж, но всё-таки держался спокойно и уверенно. Младшая и единственная дочь - Соня, едва окончив медицинский институт, вышла замуж за преуспевающего адвоката, родила дочь Симу и вот уже второй год сидела с ней дома. В общем, всё складывалось вполне нормально. Трудности, чередовались с радостями, будни с праздниками, бурные выяснения отношений с такими же страстными примирениями, всплески эмоции с тихим привычным уютом родного очага. И тут жизнь, словно по желанию кого-то свыше, накрыла тёмная полоса. Сначала скоропостижно от инфаркта умер отец жены Ольги - Фёдор на 79 году своей жизни (матери Ольга лишилась уже давно, когда ей было 22 года, когда дед Ольги - отец матери её попали в автомобильную катастрофу). Потом у матери Бориса - Марии неожиданно для всех и для неё обнаружили затемнение в лёгких, которое при обследовании оказалось злокачественной опухолью. Зная состояние здравоохранения в стране и её обеспеченность медицинским оборудованием, Борис поставил вопрос на семейном ужине о пока временном переезде на лечение за рубеж. Мама Бориса, сразу постаревшая и поникшая от удара, свалившего на её голову, полностью вверила свою судьбу сыну и была готова ехать куда угодно, лишь бы получить надежду на излечение. Ольга на редкость просто приняла весть о поездке и длительном проживании в чужой для неё по всем показателям стране. Она, по-своему, любила свекровь, и для неё здоровье было важнее всего остального…

     Десять дней до отъезда пролетели, как кошмарный сон. Всё надо успеть. Ольге собрать вещи, заплатить вперёд за квартиру и прочие коммунальные услуги (чтобы не утруждать этим детей), а Борису надо было уладить свои дела в бизнесе, вывести из него часть денег и положить их на пластиковую международную карточку…

     В самолёте Ольга, утомлённая переживаниями, после обеда, сразу уснула. Мама Маша нервно теребила в руках мокрый от слёз платок и вспоминала минуты прощания с внуками, когда уже начинающий отращивать свой живот Мишенька и полногрудая от прежнего обилия молока Сонечка прижались своими выпуклостями, обнимали, плакали и наперебой желали бабушке скорейшего возвращения здоровой. Как прежде бодрый Борис, принявший за обедом рюмку водки, смотрел на спящую Ольгу и вспоминал, как давным-давно они в первый раз встретились…

 

***

     Борис учился тогда, а вернее уже завершил третий курс экономического факультета одного из столичных вузов. Город буквально плавился от небывалой даже для июля месяца жары. В тот далёкий 1972 год, как впрочём и во все предыдущие годы, студенты отправились проходить свою летнюю практику на уборку урожая на полях более или менее успешного сельскохозяйственного предприятия. В автобусе, пляшущем то ли от колдобин сельских грунтовых дорог, то ли от смеха, вызванного рассказами-анекдотами, которыми потчевал своих однокурсником Фима Шустерович, стоял, как говорится, дым с коромыслом. Фима, рыженький, кучерявый, невысокого роста и, почти как все его товарищи в ту пору, худенький паренёк, «высился» в проходе автобуса и в лицах, постоянно жестикулируя, выдавал «на гора» одну забавную историю за другой. Борис с Фимой были не только однокурсниками, но друзьями детства. Они учились, правда сказать в разных школах, Борис в обычной десятилетке, а Фима в специальной школе с математическим уклоном, однако жили в одном доме. После окончания школы к всеобщему удивлению Фима не пошёл поступать в университет, как предполагали все вокруг, а уж родители Фимы тем более, а подал документы вместе с Борисом в Институт экономики и финансов.

     Фима объяснял всем свой поступок понятиями дружбы, и никто не знал, что он ходил с документами в университет, но в приёмной комиссии ему явно намекнули, что с его национальностью шансы поступить, ничтожно малы, ибо ректор университета был ярым националистом.

       Фима пользовался явной популярностью у девушек, охотно заигрывал с ними, хотя особо близко никого не подпускал. И только Борис знал истинную причину этого поведения своего друга: вот уже полгода Фима встречался с девушкой, длинная чёрная как смоль коса и карие очи который сводили Фиму с ума. В присутствии Полины, (так звали его избранницу) Фима часто терял дар своего красноречия и позволял даже над собой подшучивать, что никому, ввиду своего взрывного характера, больше не было позволительно делать. В мальчишечьи годы даже Борис иногда сцеплялся с Фимой по какому-нибудь пустячному поводу.

       Сейчас, балагуря в автобусе, Фима, неожиданно для Бориса стал больше удивлять внимание светловолосой (в те времена особенно то не красились, и светлые волосы были у тех, кому они достались от природы) девушкой по имени Ольга. Фима часто наклонялся к Ольге и что-то ей смешное нашептывал. «А, ведь знает, что Ольга мне нравится, только вот никак не решусь перейти невидимую границу, разделяющую просто товарищеское общение с дружбой. Знает, а назло принялся обхаживать Ольгу, друг называется», - думал Борис с нарастающим раздражением против Фимы. «Собственно, чего я злюсь, Ольга ничего о моих чувствах к ней не знает, почему бы и не пококетничать. Надо действовать». Зря думал Борис, что Ольга не замечала раньше и теперь его торопливо горячих взглядов. Борис ей очень нравился, но не самой же ей признаваться ему в этом. И когда по прибытии на место, Борис подал ей руку при выходе из автобуса и заговорил, не важно даже о чём, Ольга вздохнула с облегчением - начало их отношениям было положено. Зря Борис злился и на Фиму. Фима нарочно начал заигрывать с Ольгой, чтобы вызвать у друга ревность и заставить его действовать. Потом в этом Фима и сознался своему другу… 

 

***

     Из дремотного состояния Бориса вывел голос из динамика, повторенный на трех языках: «Уважаемые пассажиры, пожалуйста, пристегните ремни и оставайтесь на своих местах, наш самолет прибывает в аэропорт…».

   После прохождения паспортного контроля и получения багажа, к которому добавились ещё и пакеты с зимней одеждой, Борис, Ольга и мама-Маша дружной троицей пошли, а точнее поехали по горизонтальной и, казалось, бесконечной дорожке эскалатора к выходу из терминала. Там их ждал врач-куратор, с которым Борис связался по Интернету сразу после обнаружении опухоли у своей матери и который должен обеспечить все необходимые медицинские обследования и консультации. Кроме него, уже лично Бориса ждал его друг Фима Шустерович, имеющий постоянное место жительство в этой стране уже 20 лет. Борис, благодаря тому же Интернету, наладил с Фимой связь три года тому назад. Общались редко, поздравляли с праздниками, вспоминали прошлое, хотя у Бориса и были задумки выйти со своим бизнесом в другую страну, а тут без Фимы он на первых порах и шагу сделать не мог. Дело в том, что Фима вот уже как восемь лет работал юристом, вполне преуспел в этом деле и знал все нормы и законы своей новой Родины. К слову сказать, не всё у Фимы складывалось так уж и гладко. Имея кое-какие деньги, он после переезда в новой страну сумел приобрести крошечную квартирку в пригороде одного из курортных городов. Так что крыша над головы у него была, а что ещё для одного было надо (жена осталось в его квартире с дочкой и её семьёй, не пожелав менять страну). Как все иммигранты, Фима прошёл все ступени от самой пропасти ада наверх к нормальной жизни. Он был и уборщиком подъездов, и грузчиком в супермаркете, и охранником на автостоянке, пока не стал свободно изъясняться на новом для него языке. На это ушёл год, ещё два года ушло на освоении письменности. В это время Фима работал на конвейере одного из местных заводов. Ещё семь лет ушло на учебу. Зато теперь все усилия его были вознаграждены и после двух лет стажировки в одной из юридических фирм, Фима пустился в самостоятельно плавание и стал достаточно обеспеченным человеком. Всё у него складывалось прекрасно, хотя второй раз он так и не женился, обходясь непродолжительными знакомствами - связями с одинокими, как он, женщинами.

     В связи с новыми обстоятельствами в жизни Бориса, Фима согласился помочь на риэлтерской основе подыскать двухкомнатную квартиру для временного в ней проживания.

     Из аэропорта на двух машинах - доктора и Фимы все поехали к месту своего жительства. После того, как все вещи были занесены на второй этаж старого по возрасту, но довольно таки чистого четырёхэтажного дома, врач с Ольгой и мамой-Машей поехали в клинику, а Борис остался с Фимой оформлять договор аренды сроком пока что на три месяца (как предварительно написал по электронной почте врач).

     После всех формальностей и уплаты аванса за первый месяц, Борис попросил Фиму, показать, где в окрестности есть какие магазины, где банкоматы для обмена валюты и где можно купить симкатры для сотовых телефонов местных мобильных телефонных кампаний. Без Фимы всего этого сделать Борис не мог, не зная, кроме «спасибо», «пожалуйста», ни слова из местного языка. Хотя, в магазине было проще. Там работал на сортировке продуктов мужчина лет пятидесяти, кстати, бывший столичный земляк, и он помог Бориса выбрать продуты на первое время. На кассе же сумма оплаты высвечивалась на экране монитора. То же проблемы не было.

   Вставив новую «симкарту» в «мобильник» и с помощью Фимы по карточке положив на свой местный счёт деньги, Борис первым делом связался с врачом. Врач ответил, что они сейчас сдают анализы и через минут сорок приедут. Борис пригласил Фиму в одно из уличных кафе перекусить и отметить встречу. Фима был свободен на сегодняшний день, и они сели за столик. «Опять проклятый языковый барьер, надо учить местный язык», думал Борис пока Фима заказывал закуски. За бутылкой вина они вспоминали студенческие годы, бесшабашное и лучшее время их жизни. Они были молоды, вся жизнь была впереди, и удача, как им тогда казалось, уже лежала у их ног. Несмотря на лёгкий хмель от вина и воспоминаний, друзья далёких времён всё же не забыли обменяться номерами телефонов и договориться о теперь уже деловой встрече через пару дней, предварительно связавшись по телефону…

     Разговор прервал звонок, врач сообщил, что они едут. Борис и Фима простились. Подхватив пакеты с продуктами, Борис быстрым шагом направился к своёму временному дому.

     Вечер прошёл в суматохе расселения, распаковке вещей и ужине. Даже мама-Маша приободрилась и принимала активное участие в этой сутолоке.

     Уснули, как провалились в темноту забвения, сразу и причем, кажется даже и одновременно…

 

***

        Прошло полгода с момента начала лечения мамы-Маши. Первые три месяца были просто кошмаром и для неё, и для Ольги, постоянно находившейся со свекровью рядом, и для Бориса, челноком снующего между двумя странами. Боли во всём теле, тошнота, раздражительность, чередующаяся с многочасовыми периодами полусна и потеря в весе - всё это ничто по сравнению с постоянным страхом уйти туда, откуда уже нет возврата.

         Консилиум врачей вынес свой вердикт: лечение будет долгим, но надежда есть даже обойтись без операции. Это - оптимистическая часть их решения, другая новость состояла в том, что больной придётся постоянно быть под наблюдением и продолжать уже более щадящее организм лечение всю оставшуюся жизнь.

       По совету врача, Борис оформил всех троих временных жителей вечно зеленой страны на постоянное место жительство, оставив пока себе и прежнее гражданство. Это объяснялось тем, что с помощью, конечно же, не бесплатных, услуг Фимы Борис организовал поставки продуктов быстрого приготовления в местные магазины из столицы своей ещё любимой Родины и теперь разрывался на две страны. Правда часть магазинов из прежнего бизнеса пришлось продать. Деньги были нужны и для лечения, и для покупки своей квартиры в двух кварталах от клиники, где периодически лежала мама-Маша.

   На удивление Бориса его жена довольно быстро выучила наиболее ходовые фразы, счёт и склонение глаголов, что позволило ей хоть немного общаться с водителями автобусов, продавцами и медсестрами в больнице. Она сама ходила в магазины, просто находила по запомнившимся этикеткам необходимые продукты, благо там всё было расфасовано и подписано на местном и английском языках. Быстро привыкнув не создавать большие запасы в холодильнике, Ольга брала каждый день свежее и при ней провёрнутое мясо грамм двести-триста, или уже разделанную курицу, или готовые замороженные котлеты, сама готовила первое, разогревала в микроволновой печи второе, кормила маму-Машу, ела сама, а когда приезжал Борис они каждый раз отмечали свою новую встречу выходом в какое-то ближайшее и вечно летнее кафе. В общем, быт, худо-бедно, на новом месте налаживался. Правда, Борису язык давался с великим трудом, он постоянно ворчал и клял эти непонятные и неподатливые звуки. Сказывалось то, что он мотался на две страны, да возраст - уже не мальчик, чтобы вечно учиться. Из-за переживаний и постоянных перелётов Борис даже «уменьшил» свой животик, что было пока единственно положительным в сложившейся ситуации.

 

***

     Мама-Маша чувствовало себя более или менее сносно, уже сама стала выходить на улицу и сидеть на углу улицы на лавочке под вечно зелёным лимонным деревом. Ей было уже 79 лет. Много уже прожито на этом свете. Голодное военное детство. Унижение из-за своей национальности при поступлении в институт культуры в одной из, теперь уже независимых, республик. Переезд семьи в столицу, и долгая до самой пенсии работа редактором в толстом литературном журнале. И вот теперь чужая страна, чужие люди, и, главное, несвойственная её натуре физическая беспомощность. Нет, не то, чтобы ей не нравилось здесь. Но всё было, по крайней мере, пока -чужое. Люди спешили мимо и говорили, говорили и говорили: кто друг с другом, кто по телефону на непонятном языке, в котором буква «ш» и «х» звучали почти всегда. Просто одетые в неприхотливые лёгкие одежды сероватых оттенков, местные жители были так не похожи на ярко красочные толпы столичных жителей её, увы, уже бывшей Родины. Мама-Маша восприняла весть о постоянном месте жительства с видом обречённой больной, не до переживаний было, когда так плохо себя чувствуешь. До недавних пор она «путешествовала» по улицам её нового города в коляске, ведомой Ольгой. С нескрываемой любопытством мама-Маша всматривалась в двух - четырёх этажные дома старой постройки, в блестящие и всегда чисто вымытые витрины многочисленных магазинчиков. Всё было прекрасно, хотя обилие товаров и магазинов сейчас не вызывало никакого удивления. «Увидеть это всё лет двадцать назад, когда у нас на полках магазинов было, хоть шаром покати, особенно в провинции, а так это даже для меня всё привычно», - думала, греясь в лучах утреннего солнца, мама-Маша. Днём по жаре врачи запретили им гулять. Только рано утром или поздно вечером. А однажды мама-Маша увидела на углу очень опрятно одетую пожилую женщину, играющую на саксофоне. Перед ней стояла коробка для мелочи. Женщина играла мелодии видимо своей и мамы-Маши юности, и так сразу защемило сердце, что мама-Маша попросила Ольгу бросить в коробку несколько монет. Ещё тогда мама-Маша подумала: «Хорошая это страна, но и здесь не всем сладко приходится, особенно иммигрантам». Мама-Маша уже слышала историю и Фимы, и врача, которому потребовалось пять лет, чтобы подтвердить свою квалификацию, сдав экзамен на местном языке. Видела мама-Маша и нищих, хотя понимала, что такими они стали по своей воле, а точнее из-за своего безволия и пристрастия к алкогольным напиткам. А, однажды, когда они ехали, вернее их вёз врач, из клиники, на перекрёстке на красном свете машина остановилась, и к ним пошёл молодой и очень худой паренёк и что-то начал просить. Как потом объяснил врач, это был наркоман, просящий милостыню на очередную дозу. «Работать надо», - бросил тогда с долей презрения врач наркоману и закрыл окно. «А мне всё равно тогда стало жалко этого паренька», - вспоминала сейчас мама-Маша. Мысли продолжали роиться в её голове: «Люди везде одинаковые, есть и плохие, и хорошие. Лишь бы жили дружно и не делили себя по национальности, по степени материальной обеспеченности или даже по тому - когда и кто приехал в новую страну или новый город. Но, увы, люди не могут так жить, поэтому никогда не кончаться конфликты между людьми, значит, и странами»…

       Мама-Маша вздрогнула от прикосновения чей-то руки и проснулась. Рядом стоял пожилой мужчина, и что-то говорил ей на местном языке. Мама-Маша ответила единственной фразой на языке её новой страны, которую её заставила выучить Ольга: «Всё в порядке, я живу рядом», - улыбнулась она незнакомцу. Наверно по произношению мужчина понял, что сидящая женщина всё равно не поймёт ничёго, что он может ей сказать, улыбнулся в ответ и пошёл дальше по своим делам.

         Сейчас, когда маме-Маше стало чуть получше, пришла лёгкая грусть от того, что так давно не видела своих внуков и правнучку. Об отце Бориса и бывшем своём муже мама-Маша почти не вспоминала. Хотя, уже привычное и для сына, и для невестки, и для внуков обращение к ней - мама-Маша пошло с лёгкой руки именно её мужа - Исаака (в прежние времена для всех посторонних просто Ивана). Как только Борис начал говорить, Исаак, водя за руку сына, всегда приговаривал: «И где тут у нас мама-Маша, пойдём поищем маму-Машу». Так мама-Маша и мама-Маша постоянно звучало, пока стало настолько привычным, что даже её сын до сих пор так к ней обращается. Когда сыну было десять лет, Исаак загулял, ушёл жить сначала к одной молоденькой, потом развёлся с мамой-Машей и женился на другой. Но Бог или кто-то там свыше наказал Исаака. Молодая жена стала погуливать и, наконец, после пяти лет скандалов захотела выгнать ставшего уже ненужного мужа. Но по законам того времени, прописанные вместе супруги имели равные права на жилую площадь. Детей у них не получилось. Так, что трёхкомнатную квартиру пришлось делить на две однокомнатные. В одной их них пятнадцать лет прожил Исаак один, так больше и не нашедший себе семейное счастье. Повзрослев, его сын стал навещать отца и даже, когда у него появились деньги, сменял однокомнатную на небольшую двухкомнатную - «двушку», как звучало в обиходной речи, где сейчас и прозябал уже лысый и старый Исаак…

     Мама-Маша вздохнула от нахлынувших воспоминаний. И хотя по Интернету, она недавно уже разговаривала с внуками, но хотелось до сердечной боли их увидеть, почувствовать тепло родных тел…

 

 

***

     Новый год большая семья встречала на квартире Бориса, где кроме Ольги и мамы-Маши, в тесноте в прямом смысле этого слова, за маленьким столом локоть в локоть сидели Соня, на коленях которой ёрзала от нетерпения трёхлетняя Симочка, рядом со своим мужем Давидом и Михаил. Его жена Галя, с которой у Михаила начали портиться отношения после переезда его родителей в другую страну, осталась встречать Новый год дома у своей матери. В общем-то, 1 января не является праздником Нового года в новой для Бориса и его семьи стране, но на этот раз этот день выпал на выходную субботу, и, не смотря на то, что завтра многим на работу, эмигранты могли сегодня позволить отметить этот прежде знаковый для них праздник. За бутылкой шотландского виски и апельсинового сока для маленькой Симочки сыпались тосты, пожелания и здравницы. Однако после появления первого чувства насыщения, разговоры плавно перетекли, как говорится за жизнь. Основными, вокруг которых всё время шла беседа, были две темы-новости. Первая - Ольга с семьёй собирались на постоянное место жительство к отцу, уже настойчиво учили язык, искали покупателей на квартиру, машину и прочую движимость и недвижимость и просили Бориса подыскать для них квартиру. Борис и Ольга, как родители, были конечно рады жить поблизости с дочкой и её семьёй, хотя Борис, по-прежнему разрывался в своём бизнесе на две страны. Однако, Борис всё же пытался выяснить, в чём же истинные причины их решения резко переменить свою жизнь. Ведь его зять Давид имеет хорошую репутацию, клиенты ищут с ним встречи, соглашаясь на любые деньги, лишь бы он взялся за их дело. Ведь, вопреки непривлекательной репутации судов, Давид умеет добиться если не оправдания, то значительного смягчения приговора. А в новой стране он, возможно никогда, не будет ничего этого иметь. «Пойми, отец», горячилась Ольга (с Симочкой к этому времени уже возилась мама-Маша), выражая свои эмоции не столько словами, сколько жестами, - «Что-то непонятное и странное происходит у нас в стране». Борис не очень хорошо следил за событиями, происходящими в его старой Родине, замотанный делами и переживаниями за здоровье мамы-Маши. Однако всё же мимо его внимания не прошли два знаковых закона, принятые минувшей осенью федеральным парламентом. Первый из них о защите прав детей, согласно которому родители, не обеспечивающие по мнению органов опеки нормальных материальных и моральных условий для своих детей, запросто лишились родительских прав. Дети, при этом, отбирались у родителей и помещались на жительство не в обычные, как это было прежде, интернаты или детские дома, а в специальные федерального подчинения посёлки. Для их быстрого возведения, выделялись огромные деньги, которые, согласно новому закону, собирались благодаря ещё одному налогу с бизнеса, получившему негласное название «сиротский». Причём у этого названия было два смысла: деньги шли на вновь искусственно созданных по закону сирот, а второй смысл - бизнес, особенно средний и мелкий, тоже сиротел, лишаясь всего или части своего капитала. Новые посёлки для «сирот» располагались вне городской черты, и в них по слухам было всё по типу бывших военных училищ. Дисциплина и физическая подготовка были основными. В посёлках строились разнообразные спортивные сооружения, больницы, столовые, кинотеатры, а также мастерские для приучения детей к труду. Дети делились по возрастным группам и селились под присмотром воспитателей в дома коттеджного типа. В места строительства, а потом особенно жительства детей нового времени никого их праздных любопытных не пускали, въезды в них охраняли стражи порядка. Новых «сирот» по закону видели только в окнах автобусов, когда детей привозили в больницы или кинотеатры, пока соответствующие объекты не были готовы в посёлках. Потом воспитанников начали видеть на митингах в поддержку курса, проводимого президентом и правительством, или посвященных какому-то празднику. Горожане обращали внимания на аккуратных, одинаково одетых подростков: мальчики в чёрных брюках и белых рубашках, девочки в чёрных юбках и белых кофточках. Кроме этих странностей ничего другого, а уж тем более плохого за «сиротами» не наблюдалось. Наоборот люди были довольны, что на улицах стало меньше праздно шатающейся молодёжи.

     Второй закон был чисто политический и касался понятия оппозиции. В качестве оной считалось только та политическая сила, которая входила в федеральный или местный парламент. Остальные считались обычными гражданами и не имели права на печатные органы, время на телевидении или радио, а также место в городе для проведения митингов или шествий. Этим законом окончательно упорядочивалась политическая жизнь страны, а точнее она просто строилась в необходимую для государства систему.

     «Ну, и что ты дочка криминального увидела в этих законах?», - расслабленно после обильной пищи проговорил Борис.

       «Нет, ты совсем оторвался от жизни в нашей стране», воскликнул сын Михаил, - «Подобные организации уже были известны в истории многих стран, и ни к чему хорошему это не привело. Кроме того, по телевидению усилилась пропаганда нивелирования всех национальностей и культур с целью создания какого-то непонятного конгломерата на основе исторически базовой культуры и языка. В народе стали поддерживаться разговоры о вреде олигархов одной национальности и о том, что приезжие отнимают работу у коренных жителей. Люди просто стали коситься на непохожих по виду на них жителей и охотно поддерживать разговоры против какого-то из успешных людей, оправдывая свою неспособность или не умение работать, а также в связи с объективными трудностями в экономике страны». Борис надолго задумался, ручеёк беседы, до этого момента бурно звенящих потоком слов, постепенно иссяк. Сигналом к тому, что пора, не смотря на то, что до Нового года осталось два часа, дать отдых словам, послужило то, что Симочка уснула на руках у мамы-Маши. Симочку осторожно отнесли на кровать в спальню мамы-Маши, тихонько, чтобы не разбудить, раздели маленькую принцессу и уложили спать. Рядышком пристроилась и также быстро уснула мама-Маша, согревая дыханием свою правнучку. Остальные решили выйти на улицу и погулять до Нового года. Погода стояла достаточно тёплая, хотя по местным меркам плюс шестнадцать это настоящая зима. Пройдя узенький, можно сказать спальный, переулок, пятёрка родных друг для друга людей вышла на ярко освещенную одну из центральных улиц, казалось никогда не спавшего, города. Столики многочисленных кафе все были заняты разношёрстной и разновозрастной публикой, театрально жестикулирующей в такт своим речам. Решили сделать «круг» и пройти квартал по этой улице, потом свернуть налево и по параллельной улице вернуться домой. Говорили практически ни о чем, делились впечатлениями о стране их пребывания, оговаривали сотни житейских мелочей, связанных с переездом Ольги и её семьи. О споре за столом, словно сговорившись, не вспоминали. Вернувшись домой, все снова, но теперь уже шепотом, пожелали друг друга счастливого Нового года за бокалом пенистого шампанского. «Гостям» постелили в кухне-студии: Соне на диване, Михаилу и Давиду - на полу. Борис с Ольгой ушли спать в свою спальню. В квартиру вползла сонная тишина. Все, кроме Бориса, уснули. Он ещё долго смотрел невидящим взглядом в потолок и думал, думал, думал…

 

***

     Окунувшись в дела на своей большой Родине и пытаясь как-то оживить торговлю, Борис не заметил, как снова наступила весна. В постоянных заботах он на время забыл о ноющей тревоге за своё будущее. Но события стали разворачиваться так, что не обратить на них внимание было невозможно.

     Первое, о чём долго трубили все подконтрольные государству средства массовой информации, было создание и регистрация новой партии. Очередной проект власти увенчался созданием новой партии ВПП, т.е. партии патриотов, костяк которой составляли опять-таки чиновники и так называемые «сироты». Главные цели новой партии звучали по-старому плакатно: борьба с коррупцией, ликвидация преступности, наркомании, пьянства и прочими пороками человечества. Но в отличие от прежних времен, неожиданно для многих стали наблюдаться некоторые ощутимые результаты. В первую очередь с улиц исчезли проститутки, наркоманы и пьяницы. Стражи порядка стали регулярно проводить рейды вместе с дружинниками из партии патриотов. При первом задержании нарушителю общественного порядка выносили письменное предупреждение, на котором задержанный был обязан расписаться, и заносили нарушителя в общую базу лиц, подлежащих перевоспитанию.

   При втором задержании нарушителей штрафовали на значительную сумму, после чего многие поняли, что шутки с государством кончились и, пусть и под страхом наказания, затихли, ожидая, что дальше будет. К этому времени через подконтрольный правительству парламент прошёл закон, согласно которому, лица, задержанные за нарушения общественного порядка в третий раз отправлялись для принудительного исправления или лечения. Клиники и места исправления были построены рядом с посёлками «сирот» - главных патриотов, которые и занимались перевоспитанием злостных нарушителей. Убежать нарушителям было нельзя т.к. ноги их были «окольцованы» приборами мгновенного обнаружение и слежения.

   Во вторую очередь, кабинеты чиновников были оборудованы камерами наблюдения. Кроме того, если человек хотел работать в государственном аппарате, тогда он письменно давал согласие носить ожерелье, на котором вместо бус были нанизаны микрокамеры, дающие круговой обзор. Стали постоянными проверки расходов, на наличие движимого и недвижимого имущества чиновника и членов его семьи. Наиболее недоверчивые в силу государства сразу поплатились и отправились в места перевоспитания.

   Государству на выполнение этой своей «новой» в истории программы снова потребовались деньги. Был ещё введен дополнительный налог на бизнес. Руководители предприятий, фирм и просто частные предприниматели попытались было компенсировать свои дополнительные расходы за счёт населения, т.е. покупателей, но не тут было. Во-первых, у обычных граждан не было на это денег, т.к. заработные платы не росли уже третий год. А во-вторых, каждого бизнесмена посетили аккуратные мальчики «патриоты» и очень вежливо объяснили, что ждёт тех, кто повысит цены, показав фотографии о трудовых буднях нарушителей общественного порядка. Дальновидные предприниматели, в числе которых был и Борис, стали потихоньку сворачивать свои дела, продавая свой бизнес себе в убыток представителям ВПП и выводя капиталы из страны. Вместе с магазинами Борис продал и квартиру своей дочери, которая со своей семьёй иммигрировала из страны.

 

***

 

   Стоял жаркий май. Температура зашкаливала за отметку в сорок градусов. На берегу теплого моря, на исходе предвыходного дня отдыхали Соня, Давид и их дочка Симочка. Они приехали к морю на автобусе, т.к. Давид ещё не получил права, что его очень раздражало. Привыкнув с молодых лет к личному транспорту, он никак не мог понять, почему здесь так трудно ему сдать экзамены на управление машиной. Все трое только что вышли из воды. Симочка продолжала резвиться с какими-то детишками у кромки моря, разговаривая в основном жестами, хотя новый язык ей удавался лучше и быстрее, чем взрослым. Родители легли на полотенца, утомленными лучами жаркого заходящего солнца, присматривали за дочерью. Нервотрёпка, связанная с переездом закончилась. Жизнь на новом месте постепенно налаживалась. Давид уже работал, правда пока что на подхвате, где грузчиком, где на сортировке товара, в магазине своего тестя. После получения прав, планировал сесть за руль грузовика и заняться перевозом продукции из порта на склад, а потом в магазины. Соня занималась дочерью, изучала вместе с мужем язык и рассчитывала подтвердить свои медицинские знания хотя бы на уровне медицинской сестры, а потом тоже начать работать. В общем, впереди было много работы, и было куда стремиться.

     Солнце уже коснулось кромки моря, и отдыхающие начали собираться по домам. Неожиданно на горизонте появилось множество сначала непонятных точек, на которые никто, кроме береговой охраны не обратил внимание. Объекты быстро приближались. Над пляжем резко завыла сирена оповещения надвигающей опасности. Репродукторы на высоких нотах призвали отдыхающих покинуть пляж. Теперь уже все видели, что к берегу приближается целая флотилия каких-то, судя по скорости моторных, лодок. Откуда-то из-за поворота береговой линии вышли катера береговой охраны. Моторные лодки неизвестного происхождения резко развернулись, очевидно кормой, хотя до них расстояние было достаточно велико и невооруженным взглядом подробности лодок не были видны. На каждой из лодок вразнобой появились вспышки. Люди на берегу до этого момента организованно, можно сказать мелкой трусцой, покидающие место отдыха, уже как угорелые, бросились прочь от пляжа. С начала тревоги Соня и Давид побежали к воде ловить Симочку. Соня с дочках на руках устремилась в след убегающим людям. Давид, наверно инстинктивно, на мгновение задержался, собрав в комок вещи, лежащие на песке. Раздался противный вой, и, в основном, в прибрежные воды шлёпнулись и взорвались, как потом опять выяснилось, самодельные ракеты. Две или три ракеты всё-таки долетели до берега и разорвались в тылу убегающей толпы. Почувствовав боль в голени, Давид упал на песок. Кроме него было ранено, слава богу, никто не погиб, ещё несколько человек. Уже минут через пятнадцать машины службы спасения увезли раненных в больницу, а первую помощь, перевязав людей, оказала служба береговой охраны.

       Катера охраны пытались догнать нападавших и даже открыли по ним издалека огонь, однако основная масса, кроме трёх-четырёх потопленных, лодок ушла в территориальные воды соседнего государства. Там флотилия лодок буквально исчезла в пещерах, вырытых на каждое судно в отдельности. Такая вот стала тактика современных террористов, налететь и больше нашуметь, чем ужалить.

     Ранение Давида, к счастью оказалось пустяковым - начинка ракеты в виде каких-то «железяк» лишь чиркнула по голени, вырвав из неё кусочек. Так, что уже через месяц Давид начал работать водителем, как того и добивался.

 

 

***

     Октябрь омрачился непредсказуемо дождливой и холодной погодой. Люди, внутренне чертыхаясь, кутались в плащи и спасали своё бренное тело от сырости под разноцветными зонтами и зонтиками. Подняв воротник своей куртки и глубоко надвинув до самых бровей уже намокшую и поэтому весьма тяжёлую шляпу, навстречу ветру двигался Михаил. Его не по летам грузное тело мелко дрожало от капризов осенней погоды. Михаилу скоро должно исполниться тридцать три года. Как говорится возраст Христа. Это, несомненно, к чему-то обязывало. Но, мысленно оглядываясь на пройденный путь, Михаил вдруг отчётливо осознал - его прошлое не удалось. Некогда молодой и амбициозный, он ещё несколько лет назад считал себя талантливым журналистом. Работая в то время в местной газете, он вполне сносно писал статьи, получал неплохие гонорары, подумывал сесть за книгу. Всё изменилось в одно мгновение. Однажды, тоже осенью, возвращаясь довольно-таки поздно домой (тогда он ещё жил вместе с родителями) в некотором, скажем скромно, подпитии после празднования дня рождения у своего приятеля в редакции, Михаил решил «срезать» угол и пойти через лесополосу напрямик к микрорайону, где находилось его родной дом. Впереди маячила фигура какой-то женщины, тоже видно выбравшей себе более короткую дорогу. Вдруг из-за кустов выскочила группа, как потом оказалось пьяных, подростков. «Пацаны», подзадоривая друг друга сальными выкриками, начали приставать к прохожей, испуганно замершей посредине слабо освещенной лунной тропинки. У Михаила взбурлила подогретая алкоголем кровь, и он бросился на выручку незнакомки. Ему тогда сильно досталось, всё-таки четверо на одного, но всё же взрослая сила тогда победила, и подростки разбежались. Так Михаил и познакомился со своей будущей женой - Галей. Галю нельзя было назвать красавицей, которую постоянно окружала толпа поклонников. Но, то ли от того, что у Михаила давно не было связей с женщинами, то ли от сознания своего геройства, но Михась, как его потом на свой лад звала Галя, перешёл к решительным действиям и у них быстро завязался бурный роман. На третий месяц их знакомства Галя сообщила о своей беременности. И, хотя Михаил бывал у Гали наскоками, когда её матери не было дома, и ещё достаточно не узнал все особенности Галиного характера, он не задумываясь сделал Гале предложение. После скромной свадьбы, на которой были только самые близкие родственники, молодые стали жить на квартире жены вместе с её матерью (она со своим мужем развелась, когда Гале было три года). Первое время всё складывалось хорошо. Даже пресловутое понятие - тёща, казалось, было не для них. Мама Гали и готовила на всех, и убиралась, и в ситуациях, когда беременная Галя начинала капризничать, урезонивала дочь и брала сторону зятя. Раздоры начались после того, как на седьмом месяце у Гали случился выкидыш. Врачи предупреждали Галю о такой возможности и предлагали заранее лечь на сохранение. Но Галя не хотела бросать свою выгодную работу главным бухгалтером в одной из фирм и всё откладывала свою встречу с больницей до последнего. Самое неприятное, что потом Галю всё-таки уволили, заставив написать заявление по собственному желанию под диктовку хозяина этой частной фирмы. А тут ещё и у Михаила резко сократились гонорары - газета дышала, как говорится, на ладан. В молодой семье наступил период очень скромного существования, к которому Галя по своим прежним доходам была не готова. Начались неприятные разговоры. Галя упрекала Михаила, что он не обратится за помощью к своему отцу, тогда уже успешному бизнесмену. Просить, пусть даже у отца, было не в принципах Михаила. Однако ради спасения семьи Михаил попросил у отца денег на создание своей риэлтерской компании. Всё, казалось, стало налаживаться, по крайней мере в финансовом плане. В планах же продолжения рода, всё застопорилось, Галя не могла никак больше забеременеть. А тут грянул финансовый кризис. Рынок недвижимости замер, цены резко понеслись вниз и сделки купли-продажи недвижимости стали редкостью. В дополнение ко всему родители с мамой-Машей уехали в другую страну. Галя как с цепи сорвалась. Не проходило и дня без шумного скандала с упреками и слезами. После врозь проведенного Нового года размолвки стали кончаться тем, что Михаил всё чаще уходил из дома и ночевал у своего деда Исаака. Дед, несмотря на грустный повод появления у него в квартире внука, всегда был рад ему, Михаил всё-таки как-то скрашивал его одинокие и страшные вечера, омрачаемые мыслью, что это мог быть и последний прожитый день. И вот на днях семейная жизнь Михаила и Галины закончилась. Галя первая подала на развод, а Михаил уже и не возражал.

И сейчас Михаил снова двигался у дому деда, проклиная и погоду, и свою неудавшуюся жизнь, и, казалось, всё на свете. По дороге к дому, Михаил зашёл в магазин, купил водки, кое-какой еды и в этот вечер изрядно напился…

   А спустя два месяца Михаил уже работал грузчиком в магазине отца, покинув свою холодную и для него неприглядную Родину…

 

                                                                ***

     Шло время. Постоянные заботы не давали Соне повода вспомнить о прежней жизни. Новое лето очередного в её жизни года стало поворотным в смысле работы для Сони. Она сдала экзамены, и устроилось на работу медсестрой при домашнем докторе в поликлинике. Для присмотра за четырёхлетней Симочкой пришлось нанять приходящую в дневное время няню из иммигрантов. Симочка уже довольно резво говорила на новом для неё языке, хотя и свой родной язык ещё не забыла. С няней у неё установились хорошие отношения. Они вместе гуляли, рисовали, готовили еду и даже пели детские песенки, которые Симочка знала по памяти из своего, как она говорила, «доперелётного детства». Так что Соня могла спокойно работать. Её семье очень повезло, что отец-Борис имел когда-то хорошие средства и смог купить им квартиру, иначе пришлось брать кредит. Из общения с коллегами, такими же иммигрантами, как и Соня, она знала, как это трудно выплачивать кредит, которой обычно становился кабалой на всю оставшуюся жизнь. А так расходы семьи Сони складывались в основном на еду, оплату так называемых коммунальных услуг, налоги и расчёты с няней. На одежду в связи с тёплым, если не сказать огненно жарким климатом, уходило очень мало денег. В выходные ранним утром, не смотря на угрозы террористов с моря, Соня с мужем и дочкой выезжали на пляж, купались, загорали и набирались сил для новой воистину трудовой недели. Работать приходилось много. Часто приходилось ездить к больным на дом, причем на автобусе, т.к. Соня даже гипотетически не могла себя представить за рулём, до того она этого боялась. Да, правду сказать, и денег на вторую машину у семьи просто не было. Вот и сейчас Соня, уже закончив процедуры в поликлинике, ехала к больному делать уколы. Этот больной недавно перенёс инфаркт, но в этой стране в больнице долго не держат. Как только опасность для жизни минует, сразу отправляют домой на амбулаторное лечение. Автобус плавно катился по относительно узким улицам, втиснутым в строй малоэтажных домов старого города. Ехать надо было довольно далёко, минут тридцать, в пригород. Там была конечная остановка, и Соне можно было не следить за дорогой и немного подремать в холодке работающих кондиционеров. В памяти всё смешалось…

     В окружении подружек погожим сентябрьским деньком Соня спешила из учебного корпуса медицинского института в больницу для прохождения практических занятий. Шумной ватагой, со смехом обсуждая ехавших вверх по соседнему эскалатора парней, будущие врачи, а пока что беззаботные студентки-подружки, спустились к поездам метро и бросились к стоявшему на перроне составу. Навстречу им пробивался бурных поток только вышедших из поезда пассажиров. Какой-то черноволосый паренёк, протискиваясь мимо Сони, нечаянно выбил у неё пакет с лекциями. Соня, а затем почти сразу и молодой человек, присели и стали собирать рассыпавшиеся тетрадки, выискивая их у ног спешивших, как всегда неизвестно куда, людей. В этой своей лихорадочной работе по спасению тетрадей, руки и даже лбы Сони и парня неоднократно соприкасались. Когда они, раскрасневшиеся от такой неудобной работы, поднялись с корточек, взгляды двух молодых людей встретились. Соне было уже не важно, что поезд унёс её подружек, и ей тоже надо было спешить. Давиду, как звали молодого человека, в свою очередь стало вдруг всю равно - надо ему куда-то идти или нет. В этот день Соня не пошла на практические занятия, а Давид, который, окончив в том году юридический институт, ехал пробовать устраиваться на работу, так в этот день и не доехал до места. Соня и Давид весь день гуляли и говорили, взахлеб, перебивая порой друг друга, словно пытались в один день уместить в рассказах всю их жизнь до сегодняшней встречи…

   Через полгода на свадьбе Соня, бросая через спину букет невесты, к огорчению незамужних подружек попала в тамаду - женщину лет сорока, яркую, говорливо азартную, но уже давно замужнюю. В остальном же мероприятие прошло просто замечательно: танцы до упаду, игры, шарады, горячие речи и пьяные тосты. Особенно запомнились тосты отца Давида - известного адвоката, а также деда - ветерана войны, бывшего летчика, который пожелал молодым всегда чистого неба над головой и долгого полёта для их семейного экипажа…

     От приятных воспоминаний Соня даже улыбнулась во сне. «Надо будет подкопить денег и съездить к родителями Давида и к его деду. Как там они утроились на новом месте? Как дед смог смириться с мыслью, жить в стране, с которой он воевал долгие три года той страшной войны» - мелькнуло в голове Сони, прежде чем новые картины не заполнили её сознание …

   Из роддома Соню и маленькую Симочку забирал целый кортеж машин. Словно вторая свадьба получилась. Все родственники собрались на новой квартире молодых и за столом сначала шумно, а потом, когда Симочка уснула, вполголоса отметили грандиозное событие появления на свет нового ЧЕЛОВЕКА. Все были несказанно счастливы, жизнь была прекрасна впереди, и, казалось, всё будет в будущем также чисто, как чисты и непорочны сны маленькой Симочки…

     Неожиданно, как это бывает только во сне, в подсознании Сони что-то щелкнуло, и появилась совсем другая картина…

     Телевизор, разросшийся в размерах на всю стену, буквально выплёскивал из себя кадры новостей из бывшей Родины. Диктор торжественным хорошо поставленным голосом вдалбливал в слушателей: «На выборах, получив   90% голосов избирателей, победила самая народная и самая представительная партия ВПП. Теперь депутаты этой партии образуют историческое большинство в парламенте страны. Народ оказал неслыханное доверие своей молодой партии, и как всегда не ошибся»…

       Во весь экран неожиданно всплыло радостное лицо молодого «патриота» из толпы, собравшейся у здания центральной избирательной комиссии. Рука, с двумя растопыренными в виде знака «виктории» пальцами, высунулась из экрана и потянулась к Соне…

     Соня вздрогнула от прикосновения сидевшей с ней рядом женщины и в холодном поту проснулась. «Извините, что разбудила. Конечная остановка», - проговорила, улыбаясь, соседка и направилась к выходу. Какую-то долю секунды Соня сидела в оцепенении, пытаясь осмыслить, где явь, а где сон. «Да, подобную передачу она действительно видела примерно месяц назад. Там уже по закону, принятому послушным парламентом, изнывающим от безделья на бесконечных заседаниях, должности президента и премьера объединялись в одном лице», - вскользь подумала Соня, потом решительно тряхнула своими всё ещё кудрявыми волосами и направилась следом за исчезающей в мареве зноя женщиной…

 

***

   В начале нового в жизни Михаила года случился неожиданный и резкий поворот. Несмотря на то, что ему исполнилось 35 лет, после прохождения медицинской комиссии его признали ограниченно годным к служению в вооруженных силах и призвали служить в армию. Бегать с автоматом Михаил, конечно уже не мог, но после двухмесячных курсов он обучился на связиста. Служба в армии напоминала ему обычную чуть ли не канцелярскую работу. И на курсах, и в действующей части Михаил каждый день возвращался ночевать в свою съёмную квартирку в городке, расположенном недалёко, в десяти минутах езды на автобусе, от его части. Вот и сегодня, «отслужив» положенные 12 часов и сдав вахту в центре связи сменщику, Михаил сидел на автовокзале в ожидании автобуса. Часы показывали пятнадцать минут первого, когда подъехал автобус. Никто из восьми ожидающих рейс пассажиров совсем не обратил внимания на то, что салон автобуса был не освещен, и только у водителя слабо горела лампочка над его головой. Заплатив за проезд, Михаил плюхнулся в ближайшее кресло и задумался. «Что же такое творится на его бывшей Родине. Новости по телевизору на главном канале уже почти два года были полны бравых отчётов и радостных сообщений. Однако весь Интернет буквально забит невесёлыми новостями. То исчезают неизвестно куда люди, приезжающие на работу из соседних ныне независимых республик, то принимается закон о едином языке, и все национальные языки запрещаются. Бизнес хиреет. Продовольствия становится всё меньше, хотя всё больше становится работающих принудительно людей, приговорённых за нарушение общественного порядка (этот приговор стал самым распространенным). Народ по углам шутил: «для общественного для порядка поработай брат на грядке». Как там мои друзья-газетчики? Чем занимаются? Ведь остались только центральные газеты, остальные не выдержали конкуренции», - не спеша, но с тревогой в душе думал Михаил.

   Из раздумий Михаила вывел заведенный водителем мотор. Автобус, ловко лавируя по эстакаде, вырвался на центральную магистраль.

   Неожиданно из глубины, из самой её тёмной части салона, послышался шорох. Затем закрытые брезентом «бугры» (принятые пассажирами за какие-то тюки) на задних местах зашевелились. Из полутьмы резко вынырнули какие-то фигуры. Они подскочили к совсем ничего не подозревавшим пассажирам и, приставив пистолеты к шеям людей, резко прошипели: «Не двигаться, а то будет много крови».

       Дальнейшее напоминало какой-то кошмарный сон. Автобус свернул с магистрали и, сотрясаясь на неровностях почвы, поехал какими-то окольными путями через каменистую пустыню. Через час тряски пленников вышвырнули из автобуса и затолкали, как скот, в какой-то тёмный сарай. Засов с резким визгом задвинулся, и люди остались лежать на земляном полу сарая. Постепенно приходя в себя, Михаил стал ощупывать стены сарая, иногда натыкаясь на ноги лежащих людей и прося у них за это прощения. «Надо поискать, может есть какая-то щелочка, чтобы вырваться отсюда», - призвал людей Михаил. Бывшие пассажиры, забыв на время обо всём кошмаре произошедшего, занялись поиском выхода. Где-то полчаса слышалась возня и простукивание стен. Но всё оказалось тщетно. Выхода не было. Утомленные люди постепенно затихли и впали в нервную спячку.

     Утром им принесли два ведра: одно для оправления необходимых нужд, другое с водой. Вошедшие люди были вооружены автоматами, а их лица закрывали тёмные платки. Один из этих людей объявил пленниками, что они являются заложниками и, если власти страны не выпустят из тюрем их товарищей, то пленники умрут с голоду. После чего дверь захлопнулась, и послышался до боли знакомый визг засова. Пленники приуныли. Они чётко знали, что правительство их страны никогда не идёт на переговоры с террористами. Была лишь слабая надежда на то, что разведка страны обнаружит места их расположения. Но это была действительно слабая надежда. Михаил предложил, пока есть силы, начать подкоп под стену. Землю решили равномерно раскидывать по полу и хорошенько утаптывать, чтобы охранники ничего не заметили. По узенькой щели окна пленники ориентировались о смене дня и ночи, чтобы не потерять счёт прожитым в неволе дням. Копали в основном руками, рыхля землю подручными средствами: ручками, пряжками от ремней и даже пластмассовой пудреницей женщины, одной среди семи пленных мужчин. Лишь на третий день докопались до края фундамента. Дальше стало ещё тяжелей. Голодные люди быстро уставали и вынуждены чаще отдыхать. Вестей никаких не было. По-прежнему, каждое утро входили охранники и меняли вёдра. На чётвёртый день увели молодого паренька и сообщили, что каждый день будут казнить одного из заложников, а головы подкидывать на улицы, близлежащими к зданию правительства с записками, содержащими требования террористов. Оставшиеся в живых люди утроили свои усилия, и в ночь на шестой день пять пленников вылезли по другую сторону сарая. Стояла непроглядная ночь. Лишь звезды сияли в вышине, да с фасадной стороны сарая был виден огонёк угасающего костра, и был слышен храп двух сторожей. Осторожно ступая, пленники отошли шагов на сто, можно сказать, на цыпочках, а потом побежали, на сколько хватало у них сил. Назвать бегом это конечно большое преувеличение. Трусца по сравнению с этими движениями забег спринтера. Двигались наугад, стараясь найти направление по звёздам. Однако астрономов среди людей не оказалось, и к раннему утру цепочка уставших людей остановилась на пригорке из сплошного известняка, чтобы оглядеться. К радости людей вдали блеснула полоска моря. Когда солнечный диск уже полностью оторвался от горизонта, бывшие пленники подошли к берегу и присели на каменистую остывшую за ночь почву. Но не успели они отдышаться, как от пригорка, где они ещё недавно обозревали местность, послышался шум моторов. Затем поскакавшие с места мужчины, (у женщины даже не хватили сил испугаться) увидели похожие издалека на джипы машины. Люди стали спускаться с крутого берега к морю, надеясь найти хоть какое-то плавучее средство. В пяти шагах от моря пятерка беглецов, сбившись в кучу, резко остановилась. Из-за крутого изгиба берега показались лодки с вооруженными людьми. До них было метро сто, и была надежда, что они не заметят кучку людей на берегу. Все беглецы попадали на землю, прижавшись к ней всем телом, словно пытаясь раздвинуть почву и раствориться на время в ней. У людей в лодках видно были другие цели, и они не знали ничего о беглецах. Флотилия резко отвернула от берега и, набирая скорость, пошла в открытое море. По рассказам Давида и других очевидцев Михаил понял, что это и есть те неуловимые террористы, которые время от времени обстреливают пляжи его страны.

     Ждать более было нельзя. Пятерка беглецов двинулась вдоль берега в противоположную сторону от того места, откуда вынырнула флотилия террористов. Они правильно рассудили, что именно выбранное направление должно привести их к границам родной страны. По пути беглецы зорко всматривались в прибрежные камни, подбирая всё, что может плавать. Каждый нашёл что-нибудь подходящее: кто обрубок дерева, кто ящики, а Михаил нашёл даже старый облезлый спасательный круг, который отдал женщине в обмен на сломанный ящик. Они были уверенны, что погоня в конце концом отыщет их и спасаться придётся, возможно, по морю. Так, собственно, и случилось. Минут через пятнадцать на берегу показались машины погони. Беглецы спустились к морю и, преодолевая полосу прибоя, устремились в открытое море. Они уже были метров в пятидесяти от береговой линии, когда машины настигли места, откуда они вошли в море. Преследователи выскочили из машин и, отчаянно ругаясь, начали стрелять по беглецам. Пуля попала Михаилу прямо в сонную артерию, и он практически сразу ушёл под воду. Его угасающие глаза буравили толщу воды, словно пытались запомнить этот последний в своей непутёвой жизни луч далёкого света.

     Тогда чудом спаслась только одна женщина. Спасательный круг, подгоняемый ветром, плыл гораздо быстрее людей. Спустя несколько часов, женщину обнаружил катер береговой охраны и доставил её на свой родной берег, где уже дожидалась машина службы спасения.

   Остальные беглецы нашли свой последний приют в плену морских глубин, и впоследствии их всплывшие тела были выловлены поисковым отрядом и переданы для захоронения родным погибшим.

 

 

***

     Смерть её любимого внука Бориса подкосила и без того слабое здоровье мамы-Маши. Она обожала Мишу больше внучки Сони, видно потому, что у Миши не всё гладко складывалось в его жизни. Маму-Машу сковал паралич правой части туловища, и она стала на весь свой оставшийся век колясочником. Всё чаще мама-Маша оставалась дома одна. Борис буквально сгорал на работе, взяв на свои плечи обустройство своих детей. Ольга, чтобы как-то помочь мужу, окончила курса бухгалтеров и вела финансовые дела их семейного бизнеса. У внучки Сони с мужем Давидом был свой дом, свои дела и проблемы. Правнучка Симочка пошла в школу, хотя первый класс ещё назвать школой назвать было трудно. Дети просто в игровой форме привыкали к будущим занятиям. Симочка уже очень хорошо ориентировалась в городе и часто забегала к маме-Маше, чтобы, путая слова разных языков, рассказать о своих нехитрых делах в школе, поделиться новостями, радостями и огорчениями. Симочка очень быстро стала неотличимой от своих сверстников и, хотя и не забыла своего прежде родного языка, предпочитала даже с родителями говорить на своём новом языке. У мамы-Маши была традиционная договоренность с Симочкой: каждую пятницу, когда уроков в школе в предвыходной день не было, они ехали на кладбище, посетить могилу Миши. Маме-Маше социальные работники сразу после инсульта привезли в пожизненное пользование коляску. С небольшой помощью Симочки мама-Маша садилась в коляску, и правнучка проворно катила «машину» по улице до автобусной остановки. Там подъехавший автобус «садился» до уровня тротуара, и коляска въезжала в автобус. За билет инвалиды и их сопровождающие не платили, и, несмотря на это, никакого неудовольствия у водителя задержка с посадкой и бесплатный проезд не вызывали. Наоборот водитель всячески помогал в посадке, выходя из кабины и приподнимая чуть-чуть колеса коляски для их установки на пол автобуса. «Да, человеческий фактор здесь работает, как говорится, на все сто. В беде человека не оставляют. Даже если он ничего для этой страны не сделал, а приехал к старости и получает все блага: бесплатную медицинскую и социальную помощь», - каждый раз думала мама-Маша, встречаясь с человеческой по отношению к ней заботой совсем для неё чужих людей. На кладбище мама-Маша тихо плакала, а Симочка, установив цветочки в вазочку, бегала по тропинкам. По возвращению домой мама-Маша, уставшая, но умиротворённая, ложилась, а Симочка, чмокнув прабабушку в морщинистую щеку, убегала по своим делам. Мама-Маша засыпала, гуляла во сне по своему прошлому и всегда надеялась, что завтра снова проснётся для нового дня ожиданий и надежд.

 

***

     К своему шестидесятилетию Борис преподнёс всем неприятный подарок, попав за две недели до своего юбилея в больницу с диагнозом язва желудка. Сказались и перекусы в аэропортах, когда она мотался из одной страны в другую, и нервные стрессы последних лет, и тяжёлое потрясение, связанное со смертью сына. На четвёртый день после операции Борис уже лежал дома и звонил Соне с Давидом для семейного совета. До пенсии по местным законам Борису было ещё 7 семь, но измотанное тело, не хотело больше жить в бешеном ритме всегда непредсказуемого торгового бизнеса. На совете Борис объявил о своём решении вывести из бизнеса часть денег для покупки двух однокомнатных квартир для сдачи их в наём (жить то надо было на что-то) и передачи остального бизнеса Давиду. Ольга тоже решила уйти с работы и посвятить себя здоровью мужа, да и себе в том числе. «Квартира есть, а на еду хватит денег от квартирантов. Надо пожить немного и для себя, да и мама-Маша будет не так одинока», - рассуждала Ольга, принимая своё решения.

     И всё-таки юбилей у Бориса состоялся. Решили отмечать его в ресторане. Собрались и семья Сони, и Фима с очередной «женой», и даже отец с матерью Давида прилетели на праздник и навестить сына. На почётной месте, восседая на своей коляске, как на троне, «председательствовала» мама-Маша. Все, кроме Бориса, пили вино, смеялись, вспоминали свою прежнюю жизнь, рассказывали о своих делах в новой жизни. После двух дней праздника дети снова включились в работу, а родители решили поездить по стране. Постоянно жестокий ритм работы раньше не позволял этого делать. Надо было наверстать упущенное и хоть немного расслабиться. Для мамы-Маши наняли сиделку на время их отсутствия. Отец Давида имел международные права на вождения легкого автомобиля, который взяли на прокат, и четвёрка путешественников отправилась в путь. Решили сначала отправиться на север, посмотреть, как говорится, на «города и веси». Часто останавливаясь на улицах городов, фотографировали и фотографировались. В объектив фотоаппарата попадались и сады на крышах домов, и пальмы, к стволам которых прикреплялись на разной высоте горшочки с цветами, и арки из кустарников перед входами многих домов, и всегда аккуратные с обязательными скамейками под навесами от жары автобусными остановками. Причём, это было независимо от того, находилась ли остановка в черте города или в пригороде. Ночевали в палатках. Две палатки разворачивали чаще всего на берегу моря, чтобы на ночь в лучах заходящего солнца смыть всю накопившиеся за день пыль и пот. Приятно было окунуться в тёплое море, которое поначалу казалось холодным для разгорячённого жарой тела, а потом в тени крутого берега молча сидеть, ощущая приятную истому от долгожданного отдыха. Купались также ранним утром перед нехитрым завтраком, состоящего из кофе, горячего благодаря термосам, и бутербродов. Днём обычно не ели из-за жары и обходились обильным питьём. Вечером, прежде чем свернуть на ночлег, останавливались у какого-нибудь кафе и основательно подкреплялись, отдыхая в тени навеса, которые были у всех без исключения подобных пунктов питания. На третий день весьма неспешного путешествия свернули с основной магистрали на восток и, постепенно удаляясь от больших населённых пунктов, поехали ели заметными грунтовыми дорогами по каменистой пустыне. Решили далёко не углубляться, чтобы к вечеру успеть вернуться в лоно цивилизации. Однако, не успели они проехать каких полчаса, каких их нагнала машина, окрашенная в защитные цвета пустыни, и, сигналя, дала знак им остановиться. Их машины вышли военные, и после проверки документов категорически потребовали вернуться. В ближайшем городе, который встретился им на обратном пути, Борис его спутники узнали, что на северной границе страны прошлой ночью произошла крупная провокация. Группа террористов из пятидесяти человек напала на пограничный пост и в завязавшемся бою, правда тоже потерев восемь человек убитыми, уничтожила пятерых пограничников. После этого нападавшие пытались углубиться внутрь страны, но были встречены огнём сначала подоспевших вертолётов, а потом при отступлении и пулемётно-артиллеристским огнём подошедшей танковой колонны. Пограничный пункт вовремя сообщил об атаке, и военные отреагировали практически мгновенно. Террористы, рассеявшись по пустыне, убежали восвояси. Преследовать на чужой территории на этот раз не стали, чтобы лишний раз не раздражать враждебно настроенные режимы соседних государств.

     Настроение у путешественников было испорчено, и они решили ехать домой. Теперь уже старались выжать из машины максимально возможную по дорожным правилам скорость, а на открытых участках магистрали даже нарушали скоростной режим. Обратную дорогу молчали, обдумывая произошедшие события каждый применительно к своим обстоятельствам. Родители Давида опасались провокаций в воздухе, ведь предстояло лететь вдоль морских границ государства, с территории которой только что было осуществлено вооруженное нападение террористов. Борис с Ольгой опасались мобилизации Давида, которая могла быть опасной для его жизни и снова меняла весь только что сложившийся пенсионный настрой. Борису пришлось бы снова брать дело в свои уставшие руки.

     Через два дня провожали родителей Давида почти всей семьёй, только мама-Маша осталась дремать в своей коляске. Проводы были, как всегда суетными. Родители Давида плакали, приглашали в гости, желали оставшимся пережить трудные времена…

   А когда времена бывают легкими? Риторический вопрос…

   Вернувшись домой, Ольга пошла на кухню, чтобы вымыть посуду после гостей, а Борис машинально включил телевизор. Передавали новости с его бывшей Родины: на площади Победителей орали шеренги «патриотов». Борис бросился на кухню: «Оля, мне надо срочно лететь за отцом, там творится нечто страшное»…

 

***

     За огромным во весь проём стены аэропорта окном стояла тихая июньская ночь. Борис задумчиво стоял и рассеянно смотрел на освещённую площадь. До начала оформления на таможне и посадки оставалось минут десять. Чемоданы сданы в багаж и уже уплыли по бегущей дорожке на погрузку в самолёт. Отец, опершись на палку, тихо дремал на скамейке. Всё дышало покоём, и, казалось, все передряги уже позади. Неожиданно внимание Бориса привлекло какое-то движение на площади перед его окном. Один за другим к зданию аэровокзала подъехали десять автобусов. Из них, по-военному организованно, вышли одинаково одетые (по чёрным брюкам и белым рубашкам с галстуком цвета флага, Борис сразу узнал «патриотов») молодые люди. Они, не спеша, отстегнули от пояса резиновые дубинки, выстроились в цепь и пошли на штурм аэропорта. «Не успеем», - мелькнула страшная мысль в голове Бориса, холодный пот покатился по спине, и на какие-то доли секунды тело застыло в оцепенении. Однако страх за себя и своего отца вырвал тело Бориса из лап временного «паралича» и заставил его действовать. Он бросился к отцу и, сотрясая его, как показалось ему, дико закричал: «Отец, вставай, надо скорей садится на самолёт». Отец проснулся и удивлённо посмотрел на сына: «Ты что-то мне сказал, я не расслышал». Потом уже на ходу отец признался, что только по лицу Бориса он понял, что случилось что-то непоправимое, а рядом сидящие пассажиры слышали только свистящий шепот…

     На таможенном посту, сметая все преграды, пассажиры в панике ломились на посадку. Растерянные работники, уже, наверное, получившие сообщение о штурме здания аэропорта «патриотами» и напуганные всеми событиями последних месяцев, открыли все проходы для пропуска людей. Стюардессы, мешая все языки, торопили людей. Борис и его отец отстали. Больные ноги старого человека не слушались. До входа в самолёт оставалось каких-то десять метров, как в начале перехода послушались гулкие шаги. «Отец, иди один, я попробую их задержать, вспомню свой третий разряд по боксу», - прокричал Борис, подталкивая отца к входу в самолёт. То и дело оглядываясь на еле идущего отца, Борис остановился на середине перехода. Из-за поворота показались бойцы отряда «патриотов»… «Да, славные ребята, как на подбор - накаченные мускулы, решительные и в то же время равнодушные лица. Идут уверенно. Вот уж воистину новые хозяева жизни. Хотя, конечно, не хозяева, а ревностные псы настоящих властителей новой, пусть и в укороченных размерах, империи», - за мгновение промелькнуло в голове Бориса…

     Дальнейших пять минут хватило, чтобы все испуганные до полусмерти пассажиры закончили посадку, и дверь самолёта захлопнулась. На полу перехода остались лежать пять бойцов с переломленными челюстями и рёбрами, и окровавленный Борис. Остальные бойцы тщетно пытались проломить запёртую дверь, потом злобно плюнули на пол и вернулись к ещё живому телу Бориса. Сломав у него всё, что можно, они довольные пошли назад в здание гудящего от воплей людей аэропорта. Мучительно больно теряя остатки своей жизни, Борис не мог знать, что, спасая ценой своей жизни отца и других пассажиров, он провожал их «из огня, да в полымя». В этот самый момент, когда Борис истекал кровью и умирал на холодном полу, через северную границу его второй Родины уже переходили солдаты враждебной соседней страны - нового агрессора 21 века, вооруженные автоматами его старой родины. На улицах приграничных городов уже рвались снаряды, сиявшие смерть и панику мирного населения. И в этот же момент с авианосцев, идущих под много звёздным флагом, в исполнении договора о военной помощи и для защиты единственной «островка» свободы взлетали нагруженные ракетами самолёты, чтобы нанести свой удар по военным объектам агрессора…

     Этим заканчивалась последняя мирная ночь планеты. Из-за туч выглянула, луна, лениво поблескивая своим отражением в заревах пожарищ. И в этом свете, содрогаясь от ужаса, мир поднимался на свою новую Голгофу, чтобы быть распятым на кресте самой жестокой и кровавой глобальной войны.